Вечерние сумерки. Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся, насколько только возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется. Упади на него целый сугроб, то и тогда бы, кажется, он не нашел нужным стряхивать с себя снег
-Это такая же правда, как то, что вошь кашляет.
-Кому повем печаль мою?..
-…А с бабами говорить еще лучше. Те хоть дуры, но ревут от двух слов.
-Человек, который знающий свое дело…который и сам сыт и лошадь сыта, завсегда покоен…
Скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем? Нужно поговорить с толком, с расстановкой? Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер? Нужно описать похороны и поездку в больницу за одеждой покойника.
— Извозчик, ты женат? — спрашивает длинный. — Я-то? Гы-ы ве-еселые господа! Таперя у меля одна жена — сырая земля Хи-хо-хо Могила, то есть!.. Сын-то вот помер, а я жив Чудное дело, смерть дверью обозналась Заместо того, чтоб ко мне идтить, она к сыну
