- Большинство людей считает неразрешимыми те проблемы, решение которых мало их устраивает.
- Школьником я любил рисовать вождей мирового пролетариата. И особенно — Маркса. Обыкновенную кляксу размазал — уже похоже…
- Моя жена уверена, что супружеские обязанности – это прежде всего трезвость.
- Корпуса университета находились в старинной части города. Сочетание воды и камня порождает здесь особую, величественную атмосферу. В подобной обстановке трудно быть лентяем, но мне это удавалось.
- Я оглядел пустой чемодан. На дне – Карл Маркс. На крышке – Бродский. А между ними – пропащая, бесценная, единственная жизнь
- Дочку мы почти не воспитывали, только любили.
- Хотя я, действительно, стараюсь избегать ненужных забот. Ем что угодно. Стригусь, когда теряю человеческий облик. Зато – уж сразу под машинку. Чтобы потом еще три месяца не стричься. Попросту говоря, я неохотно выхожу из дома. Хочу, чтобы меня оставили в покое…
- Три вещи может сделать женщина для русского писателя. Она может кормить его. Она может искренне поверить в его гениальность. И наконец, женщина может оставить его в покое. Кстати, третье не исключает второго и первого.
- Борина жена, в девичестве — Файнциммер, любила повторять: «Боря выпил столько моей крови, что теперь и он наполовину еврей!».
- Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то… Двести лет назад историк Карамзин побывал во Франции. Русские эмигранты спросили его: – Что, в двух словах, происходит на родине? Карамзину и двух слов не понадобилось. – Воруют, – ответил Карамзин…
- Все мои затеи – неосуществимые. Все мои разговоры – не телефонные. Все знакомства – подозрительные..
- – Вам можно доверять. Я это сразу поняла. Как только увидела портрет Солженицына. – Это Достоевский. Но и Солженицына я уважаю…
- – Вы Долматов? – Приблизительно.
- Я не жалею о пережитой бедности. Если верить Хемингуэю, бедность — незаменимая школа для писателя. Бедность делает человека зорким. И так далее. Любопытно, что Хемингуэй это понял, как только разбогател…
- Имея большую зарплату, можно позволить себе такую роскошь, как добродушие.
- Я пью только вечером… Не раньше часу дня…
- Мы поздоровались. Она спросила: – Говорят, ты стал писателем? Я растерялся. Я не был готов к такой постановке вопроса. Уж лучше бы она спросила: «Ты гений?» Я бы ответил спокойно и положительно.
- Его окружали веселые, умные, добродушные физики. Меня – сумасшедшие, грязные, претенциозные лирики. Его знакомые изредка пили коньяк с шампанским. Мои – систематически употребляли розовый портвейн. Его приятели декламировали в компании – Гумилева и Бродского. Мои читали исключительно собственные произведения.
- Когда-то я довольно много пил. И, соответственно, болтался где попало. Из-за этого многие думали, что я общительный. Хотя стоило мне протрезветь – и общительности как не бывало.
- Ну, хорошо, съем я в жизни две тысячи котлет. Изношу двадцать пять темно-серых костюмов. Перелистаю семьсот номеров журнала “Огонек”. И все? И сдохну, не поцарапав земной коры?.. Уж лучше жить минуту, но по-человечески!..
- Я думаю, у любви вообще нет размеров. Есть только – да или нет
- -Я пива не употребляю. Но выпью с удовольствием…
