— Всё отдал бы за каплю креольской крови. — А янки тебе уже надоели? — Демократическая кровь раздражает нёбо.
Лестат убивал двух, иногда трёх каждую ночь. Свежую молодую девушку, это было его любимым на первое. На второе, он предпочитал красивого подростка. Но сноб в нём любил охотится в обществе, и аристократская кровь возбуждала его больше всего.
«Наслушался?», — спрашивает Лестат у репортёра, — «А ведь мне приходилось слушать его нытьё веками!».
Бог убивает без разбора, и мы тоже будем. Ибо нет существ под Богом как, мы, никто на него не похож, как мы.
Сердце ты тоже хочешь заполучить?.. Страдающее сердце, что ты превратил в золу?…
Мир меняется, мы нет, вот и есть ирония, которая в конце концов нас убивает.
У тебя скоро куры кончатся, Луи.
Бог может убить кого угодно, и мы — тоже. Таких, как мы, больше нет, и нет в мире больше никого ближе к Богу, чем мы.
— Кто она для вас? Живая кукла? — Бессмертный ребенок.
Что означает смерть для того, кому суждено дожить до конца света? Да и что такое «конец света», как не пустая фраза, потому что никто толком не знает, что представляет из себя этот свет?
Годами я скитался: Италия, Греция, все старинные страны. Но земля была мне могилой, кладбищем, полным разбитых статуй, и у каждой статуи было её лицо…
Париж — не город, — это целая планета!
Я дам тебе выбор, которого у меня никогда не было.
Я плоть и кровь, но не человек. Я не был человеком уже двести лет.
Вампиры, притворяющиеся людьми, которые притворяются вампирами.
Зло-это всего лишь точка зрения.
Что если ада нет? Или мы там не нужны? Что тогда?
Я жизнь гашу, а не свечу. На свете не найдется Прометея чтоб вновь её зажечь.
Тем утром я ещё не был вампиром, и я увидел свой последний рассвет. Я его хорошо помню, хотя не могу вспомнить ни один рассвет до него. Я смотрел его великолепие в последний раз как будто впервые. А затем я попрощался с солнечным светом и пошёл становиться тем, чем я стал.
Я искал смерти… Теперь я понимаю это. Я звал ее как избавление от боли, причиняемой жизнью.
