Вот как несправедливо мир устроен, Гутя: кто меня любит — мне даром не нужен, а кого я люблю — не любит меня.
Лучше я пить буду, но останусь свободным человеком.
У нас говорят: «Жена — не рукавица: с руки не сбросишь». А я сбросил… И ничего. Руке только зябко.
Страсть была — прошла, и спасать меня надо, а не толкать обратно…
— Не дури, обидятся, все двери перед тобой закроют! — Я скоро сам все двери открывать буду!
— Допустим, докажем мы, что это не самоубийство. Выявим, как говорится, ошибки следствия. Вам-то лично зачем это нужно? — Это не мне, это ему надо. Грех это. Самоубийство — страшный грех. Если человека убили — мученик. И отношение к Есенину другое. Самоубийца — трус. Есенин трусом никогда не был.
— Я ведь раньше думал, что хулиган любить не способен. Что он сродни Дон Жуану только победы свои считает. Ошибался я… — Дон Жуан плохо кончил. — Вот и я не хочу.
— С каких это пор подполковники стали ездить подписи собирать? — Полковники и генералы все в отпусках.
— Сергей, а как вы относитесь к Маяковскому? — К Маяковскому? Да никак не отношусь… А вы знаете, почему я поэт, а «Маяковский» — так себе, непонятная профессия? У меня Родина есть. У меня Рязань, а у него ни шиша. Нет поэта без Родины. Запомните это, молодой человек, а лучше запишите, а то забудете.
