Федор Достоевский «Униженные и оскорбленные» — цитаты и фразы из книги
Я ещё верую в то, что на свете можно хорошо пожить. А это самая лучшая вера, потому что без неё даже и худо-то жить нельзя: пришлось бы отравиться.
Коли ты хочешь, чтобы тебя уважали, во-первых и главное — уважай сам себя.
Не ум главное, а то, что направляет его, — натура, сердце, благородные свойства, развитие.
— Умен он, как вы думаете? — спросила Катя. — Нет, я так его, просто люблю.
Как часто, бывало, я ходил взад и вперед по комнате с бессознательным желанием, чтоб поскорей меня кто-нибудь обидел или сказал слово, которое бы можно было принять за обиду, и поскорей сорвать на чем-нибудь сердце.
Как только я в чем смущаюсь, сейчас спрошу свое сердце, и коль оно спокойно, то и я спокойна. Так и всегда надо поступать.
Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека!
Николай Сергеевич был один из тех добрейших и наивно-романтических людей, которые так хороши у нас на Руси, что бы ни говорили о них, и которые, если уж полюбят кого (иногда бог знает за что), то отдаются ему всей душой, простирая иногда свою привязанность до комического.
Хоть бы в сумасшедший дом поступить, что ли, что бы перевернулся как-нибудь весь мозг в голове и расположился по новому…
Не могу же я требовать у твоего сердца больше, чем оно может мне дать…
Сами себе горести создаем, да еще жалуемся…
Но что же делать, если мне теперь даже муки от него — счастье?
Великодушное сердце может полюбить из жалости…
Я заметил, что в тесной квартире даже и мыслям тесно.
В основании всех человеческих добродетелей лежит глубочайщий эгоизм.
— Вот и кончилась наша любовь. Полгода жизни! И на всю жизнь, — прибавила она, сжимая мне руку.
Дурак, сознавшийся, что он дурак, есть уже не дурак!
Я надеюсь быть между вами троими четвертым.
Говорят, сытый голодного не разумеет; а я, Ваня, прибавлю, что и голодный голодного не всегда поймет.
Я мнителен и сознаюсь в том. Я склонен подозревать дурное прежде хорошего — черта свойственная сухому сердцу.
— Перемена места — значит перемена всего! — прибавил он, еще раз взглянув на дочь. Он верил в это и был рад своей вере.
