Эрих Мария Ремарк «Возвращение» — цитаты и фразы из книги
… честь отдается мундиру, а не тому, кто его носит.
Прощание всегда тяжело, но возвращение иной раз ещё тяжелее.
Героизм начинается там, где рассудок пасует: когда жизнь ставишь ни во что. Героизм строится на безрассудстве, опьянении, риске – запомните это. С рассуждениями у него нет ничего общего. Рассуждения – это ваша стихия. «Почему?.. Зачем?.. Для чего?..» Кто ставит такие вопросы, тот ничего не смыслит в героизме…
Когда кругом тебя подыхают люди и ты среди них один – это заражает: не успеешь оглянуться, как уж и тебя прихватило.
Мы с ним совершенно разные люди, и у нас только потому сохранились хорошие отношения, что вообще никаких отношений не было.
Кто знает, что стали бы делать люди, если бы они всегда все знали.
За героизм немногих страдания миллионов — слишком дорогая цена.
Может быть, я никогда не буду счастлив, может быть, война эту возможность разбила и я всюду буду немного посторонним и нигде не почувствую себя дома, но никогда, я думаю, я не почувствую себя безнадежно несчастным, ибо всегда будет нечто, что поддержит меня, — хотя бы мои же руки, или зеленое дерево, или дыхание земли.
Юность вовсе не хочет быть понятой, она хочет лишь одного: оставаться самой собой.
Чего не сделала смерть, то довершает жизнь, — она разлучает нас.
Как это близко одно и другое: вчера и сегодня, смерть и жизнь.
Рыжие долго не живут.
олодежь не знает сентиментальности; к ней можно приблизиться, но влиться в ее ряды нельзя. Изгнанный из рая в рай не вернется. Существует закон возрастов.
Своим движением вперед мир обязан лишь плохим ученикам.
Неужели вы думаете, что четыре года кровопролития можно стереть, точно губкой, одним туманным словом «мир»?
Как чудно звучат здесь слова: штатский костюм, диван, вечер… Странные мысли приходят в голову… Точно черный кофе, который подчас слишком уж сильно отдает жестью и ржавчиной; ты пьешь его, и давишься, и тебя тут же рвет горячим.
Быть может, потому вновь и вновь возникают войны, что один никогда не может до конца почувствовать, как страдает другой.
Эх, на фронте было куда легче: жив — значит, все хорошо.
Мы сбиваемся плотнее не потому что боимся, потому что привыкли быть вместе.
И если между двумя близкими людьми доходит до того, что они должны обязательно о чем-нибудь разговаривать, то, сколько бы они не говорили, они никогда ни до чего не договорятся. Говорить хорошо, когда за словами счастье, когда слова льются легко и свободно. А когда человек несчастлив, могут ли помочь ему такие неверные, ненадежные вещи, как слова? От них только тяжелее.
Матери могут только любить — в этом все их понимание своих детей.
Ах, любовь — факел, летящий в бездну, и только в это мгновение озаряющий всю глубину ее!
Я думал, что прощание — всегда конец. Ныне же я знаю: расти тоже значит прощаться. И расти нередко значит — покидать. А конца не существует.
