Сам я – сносной нравственности. Но и у меня столько всего, чем попрекнуть себя, что лучше бы моя мать не рожала меня. Я очень горд, мстителен, самолюбив. И в моем распоряжении больше гадостей, чем мыслей, чтобы эти гадости обдумать, фантазии, чтобы облечь их в плоть, и времени, чтоб их исполнить. Какого дьявола люди вроде меня толкутся меж небом и землею? Все мы кругом обманщики.
О женщины, вам имя — вероломство!
«Вашей порядочности нечего делать с вашей красотой, ибо скорее красота затянет порядочность в омут, чем порядочность исправит красоту»
Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что мне эта квинтэссенция праха? Мужчины не занимают меня и женщины тоже, как ни оспаривают это ваши улыбки.
Хоть человеческая жизнь и вся – Чуть рот открыл, сказал раз, два – и точка.
Как проницательны подчас его ответы! Находчивость, которая часто осеняет полоумных и которой люди в здравом уме иногда лишены.
Быть честным — по нашим временам значит быть единственным из десяти тысяч.
Я был жесток, но это от любви.
Как часто нас спасала слепота, Где дальновидность только подводила.
В уме нечутком не место шуткам.
Что значит человек, Когда его заветные желанья – Еда да сон? Животное – и все.
Господи, мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать.
Мы откармливаем всякую живность себе в пищу и откармливаем себя в пищу червям. Возьмете ли толстяка-короля или худобу-горемыку – это только два блюда к столу, два кушанья, а суть одна.
Полоний: Не уйти ли нам подальше с открытого воздуха, милорд? Гамлет: Куда? В могилу? Полоний: В самом деле, дальше некуда.
Ты в силе – и друзей хоть отбавляй, Ты в горе – и приятели прощай.
Подгнило что-то в Датском королевстве.
А если тебе непременно надо мужа, выходи за глупого: слишком уж хорошо знают умные, каких чудищ вы из них делаете.
Наслышался я и про вашу живопись. Бог дал вам одно лицо, а вам надо завести другое. Иная и хвостом, и ножкой, и языком, и всякую божью тварь обзовет по-своему, но во что ни пустится, все это одна святая невинность.
» Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя.»
Таковы все они, нынешние. Они подхватили общий тон и преобладающую внешность, род бродильного начала, и оно выносит их на поверхность среди невообразимого водоворота вкусов. А легонько подуть на них – пузырей как не бывало.